Varmdö. Остров без Бродского

2022-10-30

Вот какое странное дело. Я, конечно, не мню себя знатоком и ценителем поэзии. Больше того, я, стращно сказать, не люблю читать стихи. То есть я очень люблю их читать, но только те, которые люблю. А люблю я те, которые... не модные, что ли. Но почему-то они играют на струнах каких-то невидимых, но ощущаемых... Не буду о них говорить, чтобы не смешить знатоков и ценителей. Буде такие захотят всё это прочитать. И посмотреть.

Так вот. Странное дело - для меня - заключается в том, что я сегодня искал стихи Иосифа Бродского о Швеции.

Я нашёл всего пять, которые хоть как-то, хоть опосредованно... Прочитал, перечитал, перечитал каждую строчку. И понял, что ни одно не резонирует с моим ощущением этих мест. Возможно, не то время, я всё-таки бываю здесь довольно редко, и знакомых у меня тут, скажем прямо, маловато.

Вот эти стихи: "Шведская музыка", "Келломяки", "Томасу Транстрёмеру", "Торфлет" (это было вообще написано по-английски, перевод Кирилла Анкудинова), "Томас Транстрёмер за роялем".

Прочитал. Перечитал. Перечитал. Нет, не моё. Не играет.

Странное дело. Вышло так, что последние 10 лет почти каждое лето я бываю на острове Varmdö, где Иосиф Бродский снимал дачу летом 1992 года. Может, и в другие годы. Не знаю, где именно она находилась, да это и неважно. Важно другое. В Швеции он отдыхал и писал, но не о Швеции. О других местах. Вот ведь как получается. Здесь хорошо быть и думать о других...

"...я каждое лето приезжаю более или менее сюда, в Швецию, по соображениям главным образом экологическим, я полагаю. Это экологическая ниша, то есть ландшафт, начиная с облаков и кончая самым последним барвинком, не говоря про гранит, про эти валуны, про растительность, практически про всё — воздух и так далее и так далее. Это то, с чем я вырос, это пейзаж детства, это та же самая широта, это та же самая фауна, та же самая флора. И диковатым некоторым образом я чувствую себя здесь абсолютно дома, может быть, более дома, чем где бы то ни было, чем в Ленинграде, чем в Нью-Йорке или в Англии, я уже не знаю где. <…> Это просто, как бы сказать, естественная среда, самая известная среда, которая известна для меня физически".

И я готов тут примазаться. Подписаться под ними уже не получится, там стоит другая подпись. Да я бы и написал совершенно по-другому.

Для меня, странным образом, детство - это не Москва, где я родился и вынужденно находился с сентября по май. Я не запоминал её, как не запоминают скучное, что скорее бы кончилось. Жизнь моя начиналась в мае и заканчивалась 1 сентября. Мои пейзажи детства - это запах чабреца, земляника в оврагах, прохлада редких уцелевших от топора Петра 1 дубрав да понтонные мосты и "казанки" среднего Дона. Это первая часть. А вторая - это гранит карельских озёр, сталь балтийской волны, прозрачное северное небо с белым дымом кучевых облаков до горизонта, это шумящие на ветру сосны и бесконечные пляжи латвийских дюн, это шпили Таллина над морским заливом, это замки среди лесов, это цветы на каждом подоконнике, это узкие асфальтированные и гравийные дороги, и прочее... Вот эта вторая часть - это любовь с первого взгляда, в которой не надо жить, которую раз увидел и уже никогда не забудешь и не разлюбишь. Потом много лет ты живёшь без этого, и, вроде бы, забыл. А потом увидел снова, услышал, почувствовал запах, и всё вернулось. И ты дома.

Раз увидел, так это навеки.
А забудешь, так это не скоро.

Попав в Швецию в первый раз проездом в начале 2000-х годов, я чуть было не прошёл мимо. Понадобилось 10 лет, чтобы вернуться, задержаться и разглядеть получше. И понять, что это моё, что оно ко мне вернулось. Здесь.

Удивительное место, где всем хватает места. Где нет заборов (ну, почти), где зелёные лужайки, где лодка у каждого дома. Где любой может гулять по лесу или подойти к морю, и неважно, частный это лес или нет. Где просёлочная дорога кружит среди скал, озёр и домиков, каким-то волебством вписанных во всю эту красоту. Вписанных как-то вполне естественно и так здорово, что, вот удивительно дело, без немудрящих домиков здешние лесе осиротели бы. Где старую дорогу превратили в шоссе, но не потревожили многовековые дубы рядом с ней. И она делает пару петель, и на дубах светятся в ночи отражатели. Ещё бы, ведь есть указ уже не помню какого Густава, Адольфа или Карла со строжайшим запретом покушаться на королевские дубы, вплоть до смертной казни. Неважно, что это было в 17-м веке, и дубы тогда были ценнейшим стратегическим сырьём для королевского флота несостоявшейся империи. Теперь это просто красиво, и просто они - шведы - так живут. Зачем портить то, что хорошо? Зачем переделывать то, что никому не мешает?

Стихотворение я всё-таки нашёл. Не у Бродского, а у Валерия Брюсова. Тоже не очень моё, но гораздо ближе.

В этом море кто так щедро

Сев утесов разбросал,

Кто провел проливы в недра

Вековечных скал?

Кто художник, словом дивным

Возрастил угрюмый бор

По извивам непрерывным

Матовых озер?

Кто в безлунной мгле столетий,

Как в родной и верный дом,

Вел народ на камни эти